Приятелите от Русия за Крум Въжаров
Спомени за бате Крум от Миша Левин
За първи път се срещнах с бате Крум през 1975 година, когато той пристигна в Москва. Ние сме се срещали много пъти след това, но още тогава, по време на неговото пребиваване в Москва, аз обърнах внимание на особеностите на неговото мислене и характер. Разбира се, и тогава, и по-късно, и досега аз виждам в него по-големия брат, който и със самия си начин на живот, и със своите думи и постъпки формира у мен представата за това, какъв трябва да бъде ученикът. Но тогава, през 1975 г., аз бях съвсем новак, неофит, който само две години преди това се беше запознал с Учителя и Братството. Трябва да кажа, че представите ми за Школата тогава бяха романтични и полуфантастични, извлечени преди всичко от художествената литература. Поради това съм запомнил впечатлението, което ми направи бате Крум. Почувствах, че той е много конкретен човек, на първо място, ориентиран към конкретната организация на конкретното действие. И едва много по-късно разбрах колко целеустременост и воля стои зад тази конкретност. У бате Крум имаше тънко разбиране какво трябва да се направи при неговото идване и той спокойно, но много целеустремено реализираше този план, като се стараеше при това да вземе под внимание и най-малките детайли и нюанси.
Много силно впечатление ми направи един епизод. Бяхме на вила извън града, която бяха наели за лятото семейство Папуш - Миша Папуш и Роза Пронина с децата. Ние пристигнахме при тях вечерта след работния ден, за да останем през нощта и да обсъдим детайлите на нашето съвместно пътешествие в Кавказ. Бяхме пет човека: бате Крум, Марта Александрова Переклиева, Саша Белтюков, Таня Савицкая и аз. Беседата ни се състоя основно късно вечерта, когато децата бяха сложени да спят. Ние се събрахме на верандата край масата. Бате Крум подробно ни обясняваше как трябва да организираме изнасянето на продуктите и оборудването в планината, как да изберем мястото и как да установим лагера и прочие много конкретни детайли.
Тук искам да се отклоня и да разкажа за това, как беше избрано мястото за лагера. Работата е в това, че нито един от тези, които представляваха ядката на формиращата се московска група, не беше ходил досега в Кавказките планини и струва ми се, никой от нас не беше стъпвал в планина, та дори и в предпланина. Поради това ние нямахме никаква представа накъде да вървим. Кавказ е голям, той се простира почти на хиляда километра от Каспийско до Черно море и е разположен в шест републики. В онези години в Кавказ беше тихо, можеше да се отиде на което и да е място, но нито един от нас нямаше представа къде да се направи нашият първи братски лагер. Мястото избра бате Крум. Както самият той ни разказа, намерил това място на картата на Кавказ. Погледнал картата и видял: „Ето го, това е мястото!“ Удивителното е, че той избра не само района, но и практически точната точка в планината, където трябваше да установим лагера. Първоначално на мястото на бъдещия лагер излезе група от четири човека. Ние доста бързо намерихме точното място и опънахме палатките. Мястото беше напълно подходящо за нашия лагер. Това беше планинският масив София. Изясни се, че на него (както разказваха местните жители) се намират седем езера и ние се установихме на най-долното, а после почнахме да обхождаме целия масив, за да узнаем дали няма по-хубаво място. Обходихме целия район на София, но по-добро не намерихме. По-късно, след десет години, намерихме друго място, по-високо. Но през 1975 година то не беше за нас - ние нямахме съответното оборудване. Мене и досега ме уци- влява как бате Крум успя да определи това място, при това така точно. После много съм скитал из Кавказ, бил съм и в централната зона, и в източните му части. Разбира се, не съм обходил целия Кавказ, но видях много места. И нито веднъж не ми се удаде да видя друго място, което по сила и мистични дълбини да се сравни със Софийските езера.
Крум Въжаров в Кавказ
Връщам се към моя разказ. И така, ние седяхме и обсъждахме как да заминем, кой да излезе първи, кой да дойде по-късно и прочие детайли. Бате Крум подробно ни обясняваше какво е необходимо за лагера. А разговорът постепенно се отклоняваше и в края на краищата стигна до най-болния за нас въпрос. В това време заваля дъжд, започна силна буря, а ние седяхме и обсъждахме кой да бъде в нашия планински лагер. Работата е там, че по това време вече доста отчетливо се забелязваха разногласия между Учението на Бялото Братство и православието. Повечето свещеници, които по някакъв начин са се докоснали до Братството, се отнасяха към него отрицателно. А един от най-известните тогава в Москва свещеници, отец Дмитрий Дуцко, присъствал на едно от четенията на неделните беседи на Учителя и при завършването обявил: „Богомилска ерес!“ Това създаваше противоречия както вътре в групата, така и в умовете на нейните членове. Всички ние бяхме възпитани в дух на най-непримирим материализъм и едва съвсем наскоро бяхме се обърнали към нов възглед за света. Част от членовете на групата бяха дошли от Изтока - от йогата и будизма, а друга част я влечеше християнството. Но ние не познавахме никакво друго християнство освен православието. Само няколко човека бяха определили за себе си, че Братството - това е техният път. Останалите стояха на кръстопът. Освен това имаше и просто интересуващи се, почти незапознати с Братството, имаше и ортодоксални православни с враждебно и дори подозрително отношение към Учителя и Братството. Част от тях също искаха да дойдат с нас на Кавказ. Защо - не знам, но искаха. Мненията на присъстващите се разделиха. Част от нас мислеха, че трябва да дойдат само онези, които са запознати с Учението отблизо и го приемат. Другите искаха да се даде възможност да отидат и хора отдалечени, но проявяващи интерес. И ето, под звуците на бурята ние се опитвахме да намерим някакъв изход от създалото се противоречие. Проблемът беше възникнал по-рано, но ние се опитвахме да го разрешим днес. Надявахме се, че по-възрастните братя ще решат проблема. Чакахме окончателното решение от бате Крум и Марта. А бате Крум сякаш дори не чуваше и продължаваше упорито да ни разказва за това, как трябва да се направи лагерът. Аз забелязах, че за най-разгорещените от нас това започна да предизвиква раздразнение. Нека четящите тези редове да бъдат снизходителни - ние едва се бяхме запознали с Школата и все още бяхме целите пропити от светския тип мислене. Естествено, напрежението растеше, ние искахме да определим бъдещия състав на лагера именно днес. Първоначалният спокоен разговор започна да прераства в скандал. Марта се опитваше някак си да намали напрежението, аз виждах, че й беше криво. А бате Крум все си продължаваше своята линия, без да обръща внимание на нашия спор: ние чакаме от него решението, а той не обръща внимание на тази тема. Аз започнах да си мисля, че му пречи недоброто познаване на руския език. И чак след известно време осъзнах, че това е принципна позиция.
Тук пак ще направя отклонение. След няколко седмици ние пътувахме с влак за Кавказ и в моето присъствие в купето се състоя разговор между Марта и Крум. Марта разказваше, че тя иска да отиде във Франция. А Крум й каза: „Аз знаех това, при мене идва Мария Митовска и разказа, че ти искаш да заминеш. Но твоето Слънце е във Водолея, а Русия и Франция образуват ос Водолей-Лъв. За тебе беше нужно първо да дойдеш в Русия, а след това можеш да заминеш за Франция.“ „А защо не си ми казал това?“ „Ти трябваше сама да направиш своя избор, аз не исках да ти се меся“ - отговори бате Крум. Размишлявайки над този диалог, аз разбрах, че това е негова принципна позиция. От други ситуации аз узнах, че понякога той се намесваше, когато ситуацията е застрашена от голяма опасност. Как той определяше кога трябва да се намеси, а кога не, не зная. Но в тези случаи, които аз сам можех да наблюдавам, той нямаше грешка.
Крум Въжаров и Марта Александрова в Кавказ с приятели от Русия
И в тази наша ситуация той не сгреши, но за да го проумея, ми отне няколко години. Нашият нощен разговор приключи безрезултатно, ние не бяхме взели никакво решение. По-нататък събитията се развиваха от само себе си, заминахме за Кавказ всички, които искаха. Атмосферата там стана много напрегната, дори конфликгна. И от началото аз мислех, че са прави онези, които искаха да ограничат групата само до онези, които истински са се определили. И едва след години успяхме да осъзнаем, че конфликтът е бил за добро - той накара всеки от присъстващите да определи за себе си своята позиция. След пътуването групата рязко намаля количествено. Но тези, които останаха в нея, останаха в Учението завинаги. И сега, като размислям над това, което се случи преди 36 години, аз виждам, че бате Крум беше абсолютно прав - ние трябваше сами да решим проблема.
А относно знанието на руския език, аз грешах. Може би бате Крум не го знаеше в съвършенство, но разбираше всичко. След два дни се срещнахме с него и аз започнах да се оплаквам от нашето несъвършенство, припомняйки нощния ни разговор. На това той отговори: „У вас има много обич!“ „Бате Круме, каква ти обич! Ние едва не се сбихме.“ „Вие избрахте лошо време за разговора - имаше буря, атмосферата беше много напрегната, но вие не искахте да се разделяте.“ И аз разбрах, че той е абсолютно прав. Все пак ние с всички сили желаехме да запазим единството и го съхранихме.
И още аз разбрах, че брат Крум зад формата вижда и съдържанието, и смисъла на това, което става, и че некрасивата форма не може даго заблуди. Това съчетание на дълбочина на познанието и заедно с това немногословие на мен ми правеше много силно впечатление.
Помня как той интерпретира моята рождена карта. Всеки астролог знае, че за рождената карта може да се говори с часове. Бате Крум дълго гледа листа с картата и бавно каза точно четири фрази (аз запомних това много добре), а после остави листа настрани, показвайки, че е приключил. Честно да си призная, отне ми няколко месеца, за да разбера какво ми каза той. Не става въпрос за формата - аз разбрах всичките думи и ги запомних много добре. Но аз размишлявах още половин година над смисъла на казаното, а по това време (1981 година) вече почти осем години се бях занимавал с астрология. Когато проумях смисъла на това, което каза, видях, че той е казал най-същественото. Отхвърлил е всичко друго и ми е казал само най-важното за моята съдба и предназначение.
Той въобще беше немногословен. При това, когато се отнасяше за материални или организационни въпроси, не се скъпеше на думи, обяснявайки всичко до най-големи подробности... Когато ставаше дума за Учението, за въпроси, отнасящи се към духовния и Божествения свят, той говореше само най-същественото, пропускайки всичко второстепенно. И за най-важните неща той не говореше от себе си. Аз винаги имах чувството, че когато бате Крум говори за главното, зад него стои Учителят.
Помня, когато ние с Галя за първи път пристигнахме в България през 1981 година и отидохме на гости на бате Крум, аз започнах да говоря за това, което много ме вълнуваше в този момент - за френското Братство и за Михаил Иванов. През 1980 година в Ленинград (така се казваше тогава, сега е Санкт Петербург) се образува братска група. Създадоха я няколко човека от Конго - последователи на френския клон на Братството. Скоро тази група се свърза с московчани. Ние лесно намерихме общ език и между нас веднага се установиха много тесни и топли отношения. Но естествено, възникна въпросът за отношението към Михаил Иванов. Тази тема много ме безпокоеше и аз, идвайки на гости на бате Крум, засегнах този въпрос. Обаче Крум нищо не каза и започна да говори за друго. Аз се опитвах да върна разговора към френското Братство. Но Мария Митовска и Павел Желязков много деликатно ми обясниха, че в Братството не е прието да прекъсваме по-възрастните. Аз веднага си взех бележка и повече не се върнах към Иванов.
На другия ден се качихме на Рила в лагера под Сфинкса в района на Мусала. Първите дни свиквахме към новите места, към новите хора, към атмосферата в братския лагер. На третия или четвъртия ден след молитвата бате Крум ми каза да останем сами при Сфинкса за известно време. Всички бяха отишли надолу, а ние двамата започнахме да се спускаме по пътеката към лагера, без да бързаме. И изведнъж, по средата на спускането, Крум неочаквано наруши мълчанието: „Аз съм чел книгите на брат Михаил.“ В първия момент аз дори не разбрах, че става дума за Михаил Иванов - новите впечатления дотолкова ме бяха обзели, че вече бях забравил за онова, което ме вълнуваше в Москва. Крум продължи: ,Дз четох книгите на брат Михаил и никъде не намерих противоречие със Словото на Учителя. Но в словото на брат Михаил я няма тази сила, както в Словото на Учителя.“ Повече нищо не каза, а аз нищо не отговорих, понеже разсъждавах над думите му. Минаха години и започнах да разбирам колко са точни думите на бате Крум - при цялата им лаконичност в тях беше изразено най-главното. И още аз разбрах колко добре беше подбран моментът за отговора. Бате Крум не ми отговори в този ден, когато му зададох въпроса, понеже бях развълнуван и едва ли щях да чуя онова, което той би ми казал. Той не говори на тази тема и в първите дни, докато ние привиквахме с лагера. Времето, мястото, формата бяха избрани толкова точно, че и сега, след тридесет години, помня тези думи така, сякаш са казани вчера - цялата атмосфера на разговора е запечатана в паметта ми завинаги.
А може би той не избираше времето и мястото сам. В продължение на много години неведнъж се убеждавах, че бате Крум поддържа пос- тоянна връзка с Учителя, макар и той самият никога да не е говорил за това. Особено съм запомнил епизода, когато за първи път разбрах това. Беше по време на нашето второ пътуване до България през юли 1983 г. Тогава се настанихме в дома на Любомир и Славка Няголови в София в района на Подуяне. Те живееха в собствен дом - едноетажна къщичка с дворче и отделна кухня, трапезария и беседка. Сега такива къщички почти няма в София, замениха ги с многоетажни сгради. Може би те са по-съвременни и по-комфортни, но старите къщички имаха своята удивителна прелест и уют. Тази година ние с Галя се приготвихме за пътуването в много сложни обстоятелства, по спешност. Самата възможност и сроковете на пътуването узнахме в последните дни и не успяхме да съобщим за пристигането си на никого освен на Славка и Любчо (тогава още нямаше мобифони). И при пристигането ни в София възникна проблем: оказа се, че Крум с други братя и сестри вече е в лагера под Мусала. Ние, разбира се, планирахме да се отправим към този лагер, но не можехме да отидем там без позволението на бате Крум: разбирахме, че учениците не постъпват така. А как да се свържем с Крум, не знаехме. И его, към вечерта стоим ние в средата на дворчето и обсъждаме със Славка какво да правим. Те също на никого не бяха съобщили за нашето пристигане - за това, че сме в София, знаеха само Няголови. И изведнъж се отваря портичката и в дворчето на Славкиния дом влиза Леон Москона и след него - Крум Въжаров. Аз се хвърлям да го прегръщам и въпросът се решава в течение на няколко минути. Когато Крум си тръгна да се прибира, отидох да го изпратя до трамвая и по пътя го попитах: „Бате Круме, вие били ли сте преди това у Няголови?“, Де, аз съм тук за първи път.“ Тогава го попитах още: „А как узнахте, че ние сме тук?“ И бате Крум отговори: „Ученикът е длъжен да бъде послушен. Казано ти е „иди!“ - значи „иди“...
И ето още един епизод. Когато се връщахме от България в Москва първия път, носехме със себе си цял сандък с книги на Учителя, които ни подариха брятята и сестрите. Иска ми се сега да благодаря на всички, които тогава ни дадоха от личните си библиотеки книги, сборници с песни и молитви: „Братя и сестри, ние, вашите руски събратя, много сме ви благодарни за вашата помощ!“ Особено ни помогна тогава Никола Нанков - той уговори много братя и сестри да споделят с руснаците това свое безценно богатство. Ние много се радвахме, че носим в Русия такова богатство, но ни безпокоеше как ще минем през границата. За младите братя и сестри, които почти не помнят периода на съветската власт, ще припомня, че това беше време на активен атеизъм. Превозване на религиозна литература през границата се преценяваше като под- ривно действие срещу съветския строй. Литературата конфискуваха, а към онези, които са се опитвали да я прекарат, прилагаха разни мерки на въздействие, включително утавно преследване. В последния ден преди тръгването от лагера бате Крум се спусна след утринната молитва от Сфинкса и дойде при нас: „Учителят ми каза, че вие ще преминете границата благополучно.“ И действително, всичко премина по възможно най-добрия начин. Граничарите дълго търсиха контрабанда в съседното купе, а нас претупаха за една минута и проведоха претърсването крайно повърхностно. Книгите бяха на дъното на раниците и те дори не ни накараха да ги отворим. Това бе удивително, понеже съветските граничари в онези години бяха крайно придирчиви.
Разбира се, такива епизоди имаше доста много. Но на мен ми се струва по-важно друго. Бате Крум си беше поставил задачата да пренесе учението в други страни и на първо място - в Русия. Сигурен съм, че с тази задача той се справи възможно най-добре. По-късно, когато съветската власт отмина и ние получихме достъп до всички братски материали без ограничения, аз открих, че с най-същественото ние вече сме запознати, вече са ни научили на доста неща.
Мога да разкажа за него впечатленията си и като астролог. Аз самият се занимавам с астрология почти от толкова време, отколкото съм в Братството. И преподавам астрология над тридесет години. Има различни преподаватели: едни дават много подробна информация, други предпочитат практически занятия, трети обичат философската страна на астрологията. Бате Крум ни изнесе няколко лекции, докато беше в Русия. Външно лекциите бяха много прости (бате Крум изобщо предпочиташе простотата) и ако се сравни с други лектори, не се отличаваше с нищо особено. Но ето какво е удивително: след общуването с него в моя ум настъпи поврат - аз започнах да рабирам онова, което доскоро ми беше съвършено непонятно. Той ме въведе в света на астрологията истински, предаде ми онова, което е невъзможно да се предаде с думи. Считам го за свой наставник в астрологията.
Има още едно потвърждение на това. Тогава ние с Галя освен с астрология се занимавахме и с хиромантия. И аз обърнах внимание, че след първото ми общуване с бате Крум моята линия на съдбата стана по-дълга с два и половина сантиметра за два месеца! Онези, които разбират от хиромантия, схващат какъв рядък случай е това. Мога да кажа, че бате Крум ме посвети в астрологията. Именно посвети! Мисля, че и другите, които се учеха на астрология при бате Крум, могат да кажат същото.
18.03.2011 г.
18.03.2012
Миша Левин, ректор на Московската академия по астрология
* * *
Воспоминания
Впервне с бате Крумом я встретился в 1975 году, когда он приехал в Москву. Mы встречались много раз и позже, но уже тогда, во время его пребивания в Москве, я обратил внимание на особенности его мьшления и характера. Конечно и тогда, и позже, до оих пор я вижу в нем старшего брата, которьш и самим образом своей жизни, и своими словами и поступками формировал у меня представление о том, каким должен бнтъ ученик. Но тогда, в 1975 году я был совсем новичком, неофитом, которы всего за два года до зтого познакомился с Учителем и Братством. Должен сказать, что представления о Школе у меня били самые что ни на есть романтические и полуфантастические, вынесеные в первую очередь из художественной литератури. Поэтому мне очень запомнилось впечатление, которое на меня произвел бате Крум. Я почувствовал, что зто очень конкретннй человек, что он в первую очередь ориентирован на конкретную организацию конкретного действия. И только значительно позже я понял, сколько целеустремленности и воли стоит за этой конкретостью. У бате Крума было четкое понимание, что надо сделать в этот приезд, и он спокойно, но очень целеустремленно, реализовал этот план, стараясь при этом учесть малейпше детали и нюанси.
Очень сильное впечатление произвел на меня один эпизод. Было это на загородной даче, которую снимала на лето семья Папушей - Миша Папуш и Роза Пронина с детьми. Мы приехали к ним вечером, после рабочего дня с тем, чтобы остаться на ночь и обсудить детали нашето совместного путешествия на Кавказ. Нас было пять человек: бате Крум, Марта Александрова Перюслиева, Саша Бельттоков, Таня Савицкая и я. Беседа наша происходила, в основном, поздно вечером, когда уложили спать детей. Mы собрались на веранде за столом. Бате Крум подробно объяснял нам, как надо организовать подьем продуктов и оборудования в гори, как выбрать место для лагеря, как устанавливатъ лагерь, и прочие очень конкретнне детали.
Здесь я хочу отвлечься и рассказать о том, как было выбрано место для лагеря. Дело в том, что ни один из тех, кто составлял костяк формирующейся московской групы, не был до этого в кавказских горах и, кажется, вообще никто из нас не был горах, разве что в предгорьях. Поэтому у нас не было представления о том, куда ехать. Кавказ большой, он внтянут почти на тысячу километров от Каспийското моря до Черното и разделен на шесть республик. В те годи на Кавказе было тихо, ехать можно было в любое место, но ни один из нас не имел представления, где ставить наш первы братский лагерь. Место выбрал бате Крум. Как он сам рассказывал, он выбрал это место по карте Кавказа. Посмотреп на карту и увидел: «Вот оно, то самое место!» Удивительно, что выбрал он не только район, где искать место, но и, практически, точку в горах, где надо было ставить лагерь. Сначала на место будущего лагеря вышла группа из четырех человек. Мы довольно быстро нашли то самое место и поставили палатки. Место было вполне подходящим для нашего лагеря. Это был горны массив София. Выяснилось, что на нем (как рассказнвали местные жители) находится семь озер и мы стали у нижнего озера. А потом мы стали обходить весь массив, чтобы узнать, нет ли места получше. Мы обошли весь район Софии, но лучше места не нашли. Позже, десять лет опустя, мы нашли другое место, выше. Но в 1975 году это место было не для нас - у нас не было соответствующего оборудования. Меня до сих пор удивляет, как бате Крум сумел определить это место, да еще так точно. Позже я много ходил по Кавказу, был и в центральной зоне, и в восточной его части. Конечно, я обошел не весь Кавказ, но видел все же много мест. И ни разу мне не удалось встретить ни одного места, которое бы по силе и мистичеокой глубине сравнилось с Софийскими озерами.
Вернусь к своему рассказу. Итак, мы сидели и обсуждали, как нам идти, кто выедет первым, кто приедет позже и прочие детали. Бате Крум подробно объяснял нам, что нужно для лагеря. А разговор постепенно дрейфовал и, в конце концов, уперся в самы больной для нас вопрос. К этому времени пошел дождь, началась сильная гроза, а мы сидели и обсуждали, кому быть в нашем горном лагере. Дело в том, что к зтому времени уже достаточно отчетливо наметились разногласия между Учением Белого Братства и православием. Большинство священников, которые хоть какимто краем соприкоснупись с Братством, отнеслись к нему отрицательно. А один из наиболее известных тогда в Москве священников - о. Дмитрий Дудко - побывал на одном из чтений воскресннх бесед Учителя и по окончании определил: „Богомильская ересь!“ Зто создавало противоречия как внутри группы, так и в уме членов группы. Все мы били воспитанн в духе самого непримиримото материализма и только совсем недавно обратились к новому взгляду на мир. Часть членов группы пришла „с Востока“ - из йоги, буддизма, а частъ тяготела к христианству. Но никакого христианства, кроме православия, многие даже не знали. Всего несколько человек определили для себя, что Братство - это их путь. Остальнне оставались на распутъи. А кроме того были и просто интересующиеся, почти не знакомне с Братством, были и ортодоксальные православные, настороженно и даже подозрительно относившиеся к Учителю и Братсгву. Часть из них тоже хотела поехать с нами на Кавказ. Зачем - не знаю, но хотели. Мнения присутствующих разделились. Часть из нас считала, что должны быль только те, кто близко знаком с Учением и принимает его. Другие же хотели дать возможность поехать и людям далеким, но проявляющим интерес. И вот под звуки грозы мы пытались найти какой-то выход из создавшегося противоречия. Проблема возникла раньше, но мы хотели решить ее сегодня. Mы надеялись, что старшие братья решат эту проблему. Мы ждали окончательного решения от бате Крума и Марта. А бате Крум как будто даже не слышал и продолжал упорно рассказвыать нам, о том, что нужно для лагеря. Я заметил, что у наиболее горячих из нас это начало вызывать раздражение. Пусть читающие эти строка будут к нам снисходительны - мы только-только познакомились со школой и еще насквозь были пропитаны светским типом мышления. Естественно, что напряжение росло, мы хотели определить будущий состав лагеря именно сегодня. Первоначальннй спокойннй разговор начал перерастать в скандал. Марта как-то пыталась уменьшить напряжение, я видел, что ей не по себе. А бате Крум все продолжал свою линию, не обращая внимания на наш спор: мы ждем от него решения, а он не обращает на эту тему внимания. Я было подумал, что ему мешает плохое знание русского языка. И только через некоторое время я осознал, что это принципиальная позиция.
Здесь я опять сделаю отступление. Через несколько недель мы ехали на Кавказ в поезде и в моем присутствии в купе произошел разговор между Мартой и Крумом. Марта рассказнвала, что она хотела уехать во Францию. А Крум сказал ей: „Я знал зто, ко мне приходила Мария Митовска и рассказывала, что ты хочешь уехать. Но у тебя Солнце в Водолее, а Россия и Франция образуют ось Водолей - Лев. Тебе надо было сначала поехать в Россию, а после этого можно ехать во Францию.“ - А почему же ты не сказал мне это? - Ты должна была сама сделать выбор, я не хотел мешать тебе, - ответил бате Крум. Размншляя над этим диалогом, я понял, что это его принципиальная позиция. Из других ситуаций я узнал, что иногда он вмешивался, когда ситуация грозила большой опасностью. Как он определял, когда надо вмешаться, а кодга нет - не знаю. Но в тех случаях, которне я сам мог наблюдать, он не ошибался.
И в этой нашей ситуации он не ошибся, но чтобы это понять, мне потребовалось несколько лет. Haш ночной разговор кончился ничем, мы не приняли никакого решения. Дальше события развивались сами собой, поехали на Кавказ все, кто хотел. Атмосфера там сложилась очень напряженная, даже конфликтная, И поначалу я думал, что правы были те, кто хотел ограничить, гpyппy только теми, кто прочно определился. И только годы спустя нам удалось осознатъ, что конфликт был во благо - он заставил каждого из присуствующих определить для себя свою позицию. После поездки группу резко уменьпшлась в количестве. Но те, кто остались в ней, остались в Учении навсегда. И сейчас, размышляя над тем, что происходило 36 лет тому назад, я вижу, что бате Крум бьш абсолютно прав - мы сами должны были решить это проблему.
А насчет знания русского язьша я ошибался. Может быть бате Крум и не знал его в совершенстве, но понимал он все. Через пару дней мы встретились с ним вдвоем и я начал сетовать на наше несовершенство, вспоминая ночной разговор. На это он ответил: „У вас очень много любви!“ - „Бате Крум, какая любовь! Мы чуть было не подрались.“ - „Вы выбрали плохое время для разговора - была гроза, атмосфера была очень напряженной. Но вы не хотели разделятъся.“ И я понял, что он абсолютно прав. Ведь мы все изо всех сил желали сохранить единство и сохранили его.
А еще я понял, что брат Крум за формой прозревает и содержание, и смысл происходящего и некрасивая форма не вводит его в заблуждение. На меня зто сочетание глубины понимания вместе с его немногословием производило очень сильное впечатление. Помню, как он интерпретировал мою натальную карту. Любой астролог знает, что о натальной карте можно говорить часами. Бате Крум долго глядел на листок с картой и неторопливо сказал ровно четыре фразы (я запомнил это очень хорошо), а потом отложил листок в сторону, показывая, что он закончил. Честно признаюсь, мне потребовалось несколько месяцев, чтобн понять, что он сказал. Речь не идет о форме - все слова я понял и запомнил очень хорошо. Но над смыслом сказанного я размышлял еще полгода, а я ведь сам к тому времени (это было в 1981 году) уже почти восемь лет занимался аотрологией. Но когда я понял смысл того, что он сказал, я увидел, что он назвал самое существенное. Он отбросил все и сказал мне только о моей судьбе и предназначении.
Он вообще был немногословен. При этом, когда дело касалось материальных или организационных вопросов, он не скупился на слова, объясняя все до мелочей. Когда же речь шла об Учении, о вопросах, относяшихся к духовному и Божественному миру, он говорил только самое существенное, опуская все второстепенное. И о самых важных вещах он говорил не от себя. У меня всегда было чувство, что когда бате Крум говорит о главном, за ним стоит Учитель. Помнится, когда мы с Галей впервне приехали в Болгарию в 1981 году и пришли в гости к бате Круму, я начал говорить о том, что меня очень волновало в тот момент - о французском Братстве и о Михаиле Айвавхове. В 1980 году в Ленинграде (так он назнвался тогда, теперь это Санкт-Петербург) образовалась братская группа. Создали ее несколько негров из Конго - последователей французской ветви Братства. Вскоре зта гpyппa вышла на контакт с москвичами. Мы очень легко нашли общий язик и у нас сразу же сложипись очень теснне и теплне отношения. Но, естественно, возник вопрос об отношении к Михаилу Айванхову. Эта тема очень меня беспокоила и я, придя в гости к бате Круму, затронул и этот вопрос. Однако Крум ничего не ответил мне и стал говорил, о другом. Я пытался вернуться к разговору о французском Братстве. Но Мария Митовска и Павел Желязков очень деликатно обьяснили мне, что в Братстве не положено перебивать старших. Я сразу же усвоил это урок и больше к Айванхову не возвращался. На следующий день мы поднялись на Рилу, в лагерь под Сфинксом в районе Мусалы. Первые дни мы привикали к новым местам, к новым людям, к атмосфере братското лагеря. На третий или четверты день после молитви бате Крум сказал мне, чтоби я немного задержался у Сфинкса. Все ушли вниз, а мы вдвоем неторопливо спускались по тропе к лагерю. И вдруг на середине спуска Крум неожиданно прервал молчание: „Я читал книги брата Михаила.“. В первы момент я даже не понял, что речь идет о Михаиле Айванхове: новые впечатления настолько захватили меня, что я уже забыл о том, что меня волновало в Москве. Крум продолжал: „Я читал книги брата Михаила. И нигде не нашел противоречия со словом Учителя. Но в слове брата Михаила нет такой силы, как в слове Учителя.“ Больше он не сказал ничего, а я ничего не ответил, потому что размышлял над его словами. Прошли годы и начал понимать, насколько точнн слова бате Крума - при всей их лаконичности в них выражено самое главное. И еще я понял, насколько хорошо был выбран момент для ответа. Бате Крум не стал отвечатъ в тот день, когда я задал вопрос, поскольку я был возбужден и вряд ли услышал то, что он мне сказал бы. Не говорил он на эту тему и в первне дни, пока мы привикали к лагерю. Время, место, форма были выбраны настолько точно, что и сейчас, спустя тридцатъ лет, я помню эти слова та, будто они сказанн только вчера - вся атмосфера разговора запечатлелась у меня в памяти. А может быть, он не сам выбирал это время и место.
На протяжении многих лет я не раз убеждался, что бате Крум поддерживает постоянную связь с Учителем, хотя сам он никогда не говорил об этом. Особенно мне запомнипся эпизод, когда я впервне понял это. Было это в наш второй приезд в Болгарию, в июле 1983 года. Мы тогда остановились в доме Любомира и Славки Няголовых в Софии, в районе Подуяне. Жили они в собственном домике - одноэтажннй домик двориком и отдельно стоящими кухней, столовой и сарайчиком. Сейчас такие домики почти исчезли из Софии, их заменили многоэтажные здания. Может быть они современые и комфортные, но старне домики обладали своей удивительной прелестью и уютом. В тот год мы с Галей собирались в поездку в очень сложных обстоятельствах, в большой спешке. Сама возможностъ и сроки поездки определились в самые последние дни и мы не успели сообщить о приезде никому, кроме Славки и Любчо (мобильных телефонов тогда еще не было). И по приезду в Софию возникла проблема: оказалось, что Крум с другими братъями и сестрами уже в лагере под Мусалой. Мы, конечно же, планировали отправиться в этот лагерь, но пойти туда без разрешения бате Крума не могли: мы понимали, что в ученики так не поступают. А как связаться с Крумом, не знали. И вот дело к вечеру, стоим мы посередине дворика и обсуждаем со Славкой, как нам быть - они тоже никому не сообщали о нашем приезде: о том, что мы в Софии, знали только Няголови. И вдруг открывается калитка и во дворик Славкиного дома входит Леон Москона а за ним Крум Въжаров. Я бросаюсь обниматъ его и вопрос решается в течение нескольких минут. Когда Крум пошел домой, я пошел провожатъ его до трамвая и по дороге спросил: «Бате Крум, а Вы были до этого у Няголовых?», - «Нет. Я здесь впервые».
Тогда я спросил еще: „А как Вы узнали, что мы здесь?“ И бате Крум отвегил: „Ученик должен быть послушен. Сказано „иди!“, значит „иди“.
И вот еще один зпизод. Когда мы в первнй раз возвращались в Москву, мы везли с собой целый ящик книг Учителя, которые нам подарили братья и сестры. Хочется сейчас поблагодарить всех, кто нам тогда дал из своей личной книги библиотеки книги, сборники песен и молитв: „Братья и сестры, мы, ваши русские собратъя очень вам благодарни за вашу помощь!“ Особенно нам помог тогда Николай Нанков - он уговорил многих братьев и сестер поделиться с русскими. Мы были очень рады, что везем в Россию такое богатство, но нас беспокоило, как мн проедем границу. Молодым братьям и сестрам, которые не почти не застали период советской власт, напомню, что это было время агрессивного атеизма. Провоз религиозной литератури через границу расценивался, как действия по подрыву советского строя. Литературу отбирали, а к тем, кто пытался ее провезти, применялись разнне мери воздействия, вплоть до уголовного преследования. В последний день перед отьездом из лагеря бате Крум спустился после утренней молитви со Сфинкса и подошел к нам: „Учитель мне сказал, что вы проедете границу благополучно.“ И действительно, все прошло самым лучшим образом. Пограничники долго искали контрабанду в соседнем купе, а к нам заглянули на минуту и досмотр произвели крайне поверхностно. Книги лежали на дне рюкзаков и пограничники даже не попросили нас открыть рюкзаки. Это было удивительно, потому что советские пограничники в те годь: бьши крайне дотошны.
Конечно, таких эпизодов было очень много. Но мне кажется, важнее другое. Бате Крум поставил перед собой задачу передатъ учение в другие страни и, в первую очередь, в Россию. И уверен, что эту задачу он вьшолнил максимально хорошо. Позже, когда советская власть закончилась и мы получили доступ ко всем братским материалам без ограничений, я обнаружил, что с самым существенным мы уже знакомы, нас уже очень многому научли.
Могу сказать о нем и как об астрологе. Сам я занимаюсь астрологией почти столько же, сколько я в Братстве. И преподаю астрологии) более тридцати лет. Есть разные преподаватели: одни дают много подробной информации, другие предпочитают практические занятия, третьи любят философскую сторону астрологии. Бате Крум прочел нам несколько лекций, когда был в России. Вненше лекции были очень просты (бате Крум вообще предпочитал простоту) и, если сравнить с другими лекторами, ничем особнм не выделялись. Но вот что удивительно: после общения с ним у меня в уме произошел переворот - я начал понимать то, что до этого мне было совершенно непонятно. Он ввел меня в мир астрологии, передал то, что невозможно передатъ словами. И считаю его своим наставником в астрологии. Этому есть и еще одно подтверждение. Mы с Галей уже тогда кроме астрологии занимались и хиромантией. И я обратил внимание, что после моего первого общения с бате Крумом моя линия судьбы стала длиннее на два с половиной сантиметра за два месяца! Те, кто разбираются в хиромантии, понимают, насколько это редкий случай. Я могу сказать, что бате Крум посвятил меня в астрологию. Именно посвятил! Я думаю, что и другие, кто обучался астрологии у Крума, могут сказать то же самое.
18.03.2011 г.
18.03.2012
Миша Левин
